ТЮРКИ ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ В КОНЦЕ XVI – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

[gayaz-samigulov.livejournal.com]

Пора, пожалуй, начинать "наполнять эфир" сообщества. Надеюсь, здесь вскоре появятся и другие работы, помимо моих, иначе будет довольно скучно. Желательно, конечно, чтобы это были продуманные, "проработанные" статьи. Первая статья, которую я выкладываю, посвящена вопросам, связанным с изучением тюркского населения Южного Зауралья. Темой этой я занялся относительно недавно, а статью по этой теме вывешиваю первую. Так уж получилось.
Статья опубликована: История, экономика и культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири: Материалы международной конференции (г. Курган, 21–22 апреля 2011 г.). – Курган: Изд-во КГУ, 2011. – С. 127–131.
Статья под катом.


Самигулов Г. Х.
г. Челябинск, Южно-Уральский государственный университет

ТЮРКИ ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ В КОНЦЕ XVI – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА: КОНСОЛИДАЦИЯ/РАЗДЕЛЕНИЕ – К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА.


История систематического изучения истории Южного Зауралья, как и всей Сибири, насчитывает уже более 250 лет – с начала деятельности Г.Ф. Миллера. Однако, многие вопросы этой истории на день сегодняшний остаются не только не решенными, но иногда даже не оконтуренными, иначе говоря, не сформулированными. Одни вопросы подразумеваются, иногда на эти (явные, но не проявленные) вопросы ищут ответа. Другие вопросы находят «своих авторов» – людей, их сформулировавших, но имеет смысл проговорить их в контексте более широком, т.е. в череде других проблем. Собственно, это старый способ – попытаться собрать различные вопросы большой проблемы, вдруг проявятся новые аспекты, как самой проблемы, так и частных вопросов в ее рамках?
В первую очередь, я имею в виду вопросы, связанные с историей населения. Создается впечатление, что со времен Г.Ф. Миллера и И.Э. Фишера никто не рассматривал историю тюркского населения Южного Зауралья в целом (а не только Приисетья) как часть истории Сибири, если угодно общей истории Урала и Сибири. Исследователи ставили проблемы исходя из территориальных и/или этнических рамок своего исследования, что вполне объяснимо, но никто не пытался охватить более-менее широкий фрагмент «полотна». У одних этнический аспект истории выступал в работах как своеобразный «фон», который учитывался в разной степени – это характерно для исследований, посвященных русской колонизации. У других (в первую очередь, уфимских, частью казанских историков) тема этническая преобладает, но ясной картины развития этнической ситуации в Южном Зауралье XVI–XVIII вв. не только нет, она пока даже не намечена. Некоторые моменты имеют разное, одинаково спорное освещение. Сегодня создалась парадоксальная ситуация – если мы, основываясь на имеющихся исследованиях, попытаемся восстановить этно-политическую историю региона, то поймем, что задача эта неразрешима. Темы истории региона, которые можно назвать проработанными, относятся к русской колонизации. Автохтонное население в таких исследованиях служит «фоном», который периодически взрывается бунтами. Даже в исследованиях уфимских авторов, касающихся истории башкирского народа, история родов Южного Зауралья идет в своеобразном «фоновом» режиме – не хватает детализации, причем детализации именно процессов. Попытаемся выделить вопросы, которые нам представляются основными и оконтурить попытки их решения.
Несомненно первый и основной вопрос, касающийся истории этих территорий XVI в. – где же все-таки проходила граница владений Сибирского ханства и Ногайской Орды? Практически все историки обходят его стороной, ограничиваясь упоминаниями о разделении территорий. Подразумевается, что границы владений различных пост-ордынских государств на Южном Урале впоследствии воплотились в границы «дорог»/ даруг. Сразу возникает вопрос – когда и где существовало Осинское ханство, давшее название Осинской дороге? Но в данном случае меня больше интересует вопрос о границах Сибирского ханства и Ногайской орды в Зауралье. Р.Г. Кузеев определяет зону ногайского господства на территории Южного Урала от низовьев Белой на западе до вершин Яика и Ая на востоке [8, 484]. Отметив, что мнение Р.Г. Кузеева подтверждается документальными материалами [11, 194], В.В. Трепавлов включил в ногайскую часть еще Катайскую волость [18, 470]. Причем опирался В.В. Трепавлов на ту же самую цитату из документов, что и Р.Г. Кузеев: «… нагайские люди … имали де ясак в Уфинском уезде с ясашных волостей от устья Белы Воложки до уфинские и до аиские вершины и на Катайской волости» [11, 194]. Далее В.В. Трепавлов предложил северо-восточную границу владений Ногайской орды считать по восточной границе Катайской волости. В формулировке автора: «Катайской волости будущей Сибирской даруги Башкирии – приблизительная меридиональная линия по южноуральским озерам Иткуль (или, может быть, Щелкун), Синарское, Касли, Кизыл-Таш, Увильды, Аргази. Далее границу возможно провести по верхнему течению Уя (может быть до впадения в него Увельки), по обеим сторонам которого некогда также обитали «роды ногаев»» [18, 470]. Только вот какая Катайская волость имеется в виду – катайцы в Зауралье в середине XVII в. жили на правом берегу Исети. Для подтверждения приведу цитаты из двух документов: в 1633 г. «…приезжали те воинские люди к нему Козюбайку к юртам (на Исети выше устья Течи – Г.С.) от Билягиля да пошли назат к Билягилю ж в Катайские волости» [11, 468] (Билягиль, с большой долей вероятности – оз. Беликуль в нынешнем Красноармейском районе Челябинской области); 1651 г., в розыске о нападении на Далматов монастырь, сказано: «те воинские люди приходили к Успенскому монастырю из за Исети реки пониже Катайского бору да тою же де сакмою и назад пошли» [12, 348–349]. И еще из одного документа, 1623 г., известно, что Катайская и Сырянская волости находились рядом: «… сьехались Уфинского уезду Катайской волости татарове и Верхотурского уезду сырянцы» [11, 342]. А границы Сырянской волости, по крайне мере на 1673 г. нам известны: «Вотчина де у них у сенирянцов у всех вопче за Урал горою, на степной стороне, а межа той вотчине с вершины речки Багаряк и до устья, а от той речки с вершины речки Елганды (совр. Боевка – Г.С.) и до устья, а от устья той речки по речку Казиганды до вершины и до устья, да на вершины речки Уйлабасты и до устья, да через речку Сесер (Сысерть – Г.С.) на сосняг а с того соснягу на вершины речки Исеть и с вершины Исети на речку Уктус, с устья и до вершины» [2, 81]. Сырянская волость также располагалась, преимущественно, в правобережье Исети, а Катайская, очевидно, граничила с ней с востока. Очень примечательно упоминание в документе 1647 г. о том, что калмыки идут от уфимских Катайских волостей вниз по Исети к «нашим» (т.е. сибирским) волостям [11, 609]. То есть в таком случае границей между владениями ногаев и сибирских ханов надо считать Исеть, хотя бы в районе нынешнего Катайска. А на озерах Иртяш, Касли, Кызылташ в первой половине XVIII в. жили мякотинцы (бикатин), и волость, соответственно, называлась Мякотинской. И если эти самые мякотинцы жили на территории Катайской волости, в зоне ногайского влияния, тогда совершенно непонятно, что они делали вместе с сотнями табынцев и сырян в отрядах Кучумовичей [16, 8; 11, 194–196; 9, 150]? Возможно, ответ на вопрос о границах Сибирского ханства в Южном Зауралье будет дан в одной из статей настоящего сборника. Хотя и сами эти границы наверняка не были «неподвижны» в разные периоды существования ханства и Ногайской орды.
Еще вопросы: Каковы были границы даруг? Изменялись ли они? Каково соотношение даруг и русских уездов? Например, в конце XVII в. башкиры Сырянской волости Сибирской дороги Уфимского уезда в конце XVII в. просят избавить их от уплаты ясака за сбежавшего ясачного татарина, объясняя, что им и так нелегко, – на их земле поставлены Ремянская (Арамильская), Камышенская и Багаряцкая слободы и Колчеданский острог [2, Л. 81об.]. При этом мы знаем, что упомянутые слободы и острог числились в Верхотурском уезде, а вовсе не в Уфимском. Более того, в начале XVII в. сама Сырянская волость относилась к Верхотурскому уезду, в отличие от Катайской волости [11, 341–342]. Если даруги/дороги существовали с основания г. Уфы (1586 г.), то включали ли они в начальный период их существования волости, население которых платило ясак не в Уфу, а в сибирские города? Это возвращает нас к той же проблеме разделения/консолидации тюркских племен Южного Зауралья.
И вновь вопрос, тоже весьма непростой и возможно, несколько неожиданный – как мы можем различить по документам башкир и не башкир? Или татар и не татар? Где граница между местными татарами и местными же башкирами? Можно ли их вообще называть татарами и башкирами? Естественно, имеются в виду проживавшие в этих краях, владевшие здесь вотчинами представители тюркских народов. Современные исследователи часто пишут о «служилом» тюменском татарине Илигее и его товарищах [15, 87–88; 13, 187–188], причем В.Д. Пузанов полагает, что землю они получили уже после покорения Сибири, от русского правительства [15, 88]. В единственном источнике об основании Далматова монастыря говорится «тюменского ясаку татарина, зовомого Илигея» [1, 85]. Эта, казалось бы, мелкая деталь выводит нас на гораздо более широкую проблему. Читая работы по истории Зауралья, складывается впечатление, что авторы зачастую вкладывают в выражения «тюменский татарин» или «уфимский татарин» содержание современное, нынешнее. И получается, что в Южном Зауралье были сплошь земли, которыми пользовались татары сибирские (либо поволжские, служившие в сибирских городах), а потом вдруг появляются башкиры… При этом в том же тексте может рассказываться о живших в Зауралье сырянах и табынцах, часть которых кочевала вместе с царевичами, т.е. Кучумовичами. При попытке совместить эти два тезиса возникает странность – сырян, табынцев и мякотинцев никто к сибирским татарам вроде как не относит. Так может дело все ж таки в интерпретации «формулировок» XVII в.? Случай с Илигеем дает ключ к пониманию ситуации. Ясачные татары, это обычно вовсе не то же самое, что служилые татары (как и ясачные башкиры не то же самое, что служилая прослойка – тарханы). Скорее всего, Илигей и его сородичи были людьми, чьи предки владели землей по Исети еще до Ермакова похода. При приходе новой власти, т.е. русских, они «шертовали» царю, и получили указную память на свои земли, в подтверждение вотчинных прав. По крайней мере, оснований считать иначе у нас нет. Это была обычная практика на присоединенных землях. С точки зрения русских, он был «татарин», как называл себя он сам, мне не известно – возможно, в каких-то документах сохранились указания на его племенную принадлежность. Выражения «тюменский татарин», «уфимский татарин» или «тобольский татарин» означало не татар, живших в Тюмени, Уфе или Тобольске, а тюрков, плативших в эти города ясак. Разграничение происходило по «приписке» к конкретным городам и со временем изменялось. И среди «тюменских» и «тобольских» «татар» таких ясачных представителей было большинство – упоминания о служилых «татарах» встречаются намного реже. Илигей Атиулов был, скорее всего, старшим в роду, в документах под 1647 г. встречаем: «повоевали юрты тюменского татарина Илигайка Атиулова» [11, 606], «…ясачных татар Илигейковых юрт повоевали» [11, 609]. Таким образом Илигей из служилого тюменского татарина, которому за службу якобы дали земли по Исети, каковые он, в свою очередь, сдавал в аренду русским крестьянам, чьи имена для нас сохранила история: «Ирбитцы и невьянцы Королевы и Шипицыны с товарищи» [1, 184; 14, 73], превращается в местного жителя, вотчинника, который сдавал в аренду вотчинные угодья. Часть этих угодий он впоследствии уступил Далмату. Место расположения «юртов» Илигея в 1647 г. (а скорее всего и раньше) – устье р. Суварыш, т.е. он уступил под монастырские угодья именно часть своей (родовой) земли, сохранив земли, достаточные для обеспечения рода. Еще фраза из документа 1647 г.: «те де уфинские татаровя весть подали башкирским татарам, и те де башкирские татаровя с уфинскими татары на тех калматских людей собрались вместе на другой день июля в 26 день 150 человек» [11, 608]. Рискну предположить, что под «уфинскими татарами» здесь понимаются тюрки, платившие ясак на Уфу, но башкирами не считавшиеся, в отличие от «башкирских татар», т.е. собственно башкир. Причем жили те и другие бок о бок, если в течение суток смогли собрать отряд в 150 воинов. А «тюменские» или «верхотурские» татары начала XVII в. впоследствии, к концу XVII в., вполне могли оказаться «уфимскими», что мы видели выше на примере сынрян и увидим дальше в отношении представителя племени терсяк.
Вопрос следующий, не менее актуальный – какие ясачные волости, где и когда располагались в Южном Зауралье XVI–XVII вв.? Наверное, самое подробное обращение к этой проблеме мы видим в работах В.Д. Пузанова. Но его реконструкция основана, в значительной степени, на работе Б.О. Долгих, что сразу заметно по степени «освещенности» разных территорий и некоторой противоречивости данных. Основываясь на материалах Б.О. Долгих и Г.Ф. Миллера, В.Д. Пузанов довольно подробно, хотя и весьма приблизительно (непонятно, как соотносились границы волостей по Исети) описывает волости, располагавшиеся собственно в Приисетье, проговаривая, что некоторые из них захватывают и территории по среднему течению Тобола, но непонятно какие и где именно. Потом оказывается, что на Исети была еще и Катайская волость. Терсютская волость локализуется в районе впадения р. Терсюк в р. Исеть, и тут же оказывается, что «По Исети, Чусовой и Уфе жили тюркоязычные группы терсяков Верхотурского уезда, родственные Тюменским терсякам» [15, 16]. Один момент, который делает сложным соотнесение реконструкций автора с исходными материалами – весьма скудное ссылочное оформление. Большая часть утверждений, фактов приводятся вообще без всяких ссылок. Еще одна цитата: «…в конце XVI – первой половине XVII в. на юг Зауралья усиливается приток татарского служилого и ясачного населения, местом размещения которого стало Среднее Притоболье, а также район верхнего и отчасти среднего Примиассья после ухода оттуда к Кучумовичам башкирских групп сырянцев и табынцев» [15, 14]. При этом ниже сыряне локализуются на территории от верховьев Пышмы до Катайска [15, 16], и не совсем понятно, каким образом уход части табынцев к Кучумовичам делал возможным заселение их территорий – оставшиеся представители этого племени платили ясак на Уфу и распоряжались территориями своей волости (Кара-Табынской), которая считалась «дальною волостью» и существовала на протяжении всего XVII в. [11, 193–197; 9, 153], как собственно и позже. И не совсем понятно, откуда шел этот самый приток татар.
Зачастую критика достается тому, кто просто первым взялся за новую тему. Так произошло и здесь – приведенные выше замечания, это вовсе не попытка показать, что работы В.Д. Пузанова некачественны. Напротив, у него весьма основательные исследования по теме формирования государственной военной организации (и собственно русскому расселению) в Зауралье. Более того, он практически первый, за долгий период времени, историк, предпринявший попытку выстроить картину расселения народов и племен на территории Южного Зауралья конца XVI–XVII вв. Можно привести пример известного исследователя крестьянской колонизации Зауралья А.А. Кондрашенкова, который в своей основной работе практически вообще не упоминает «инородческое население», как будто его здесь не существовало [5]. В.В. Менщиков в своей монографии дает общий очерк развития этнополитической ситуации, без детализации (несколько замечаний, сделанных им: о ялан-катайцах, сызгы и т.д., явно не претендуют на детальную реконструкцию) [10, 68–83]. Поэтому недочеты реконструкции этнополитической истории Южного Зауралья периода русской колонизации и накануне ее, в книгах В.Д. Пузанова отражают существующую сегодня картину – практически полное наше неведение в этом вопросе. Дело в том, что даже среди работ башкирских специалистов мы не найдем ни одной, которая бы позволила корректно восстановить эту историю. Если бы В.Д. Пузанов использовал при своей реконструкции еще и схему Р.Г. Кузеева, то рисковал запутаться окончательно. Полагаю, что именно поэтому он предпочел опираться только на материалы Б.О. Долгих и Г.Ф. Миллера.
Здесь я «замахиваюсь на святое» – самая авторитетная работа, которую упоминает и на которую ссылается, наверное, каждый специалист, затрагивающий вопросы этнической истории Южного Урала (и Зауралья) – «Происхождение башкирского народа» Р.Г. Кузеева [8]. Кроме этого есть большая статья «Зауральские башкиры», написанная им совместно с Н.В. Бикбулатовым и С.Н. Шитовой [7], где более подробно рассматривается история расселения зауральских башкир в XVI–XIX вв. Р.Г. Кузееву следует поставить памятник за то, что он сделал – массив информации, сведенный им воедино в «Происхождении башкирского народа», восхищает. Но все же – эта работа была лишь первым обобщением, требующим дальнейшего развития исследований, доработки материала, выяснения причин нестыковок данных и т.д., и т.п. Его монография (как и работа по зауральским башкирам) написана преимущественно на полевых материалах, из архивных материалов привлекались преимущественно опубликованные, без специального поиска дополнительных материалов. А если мы начнем сегодня читать те ее разделы, что посвящены зауральским башкирам, то выясним, что выкладки, приведенные Р.Г. Кузеевым по расселению башкир в XVII–XVIII вв., зачастую не совпадают с материалами документов, в том числе и опубликованных на сегодняшний день. Иногда не совсем понятны интерпретации ситуации, в частности с историей сынрян: «Территория сынрянцев в XVII—XVIII вв. неоднократно менялась … В конце XVI – начале XVII в. они кочевали вместе с царевичем Алеем в «семи днях от Тюмени на так называемых боровых пяти озерах». Вскоре сынрянцы ушли из-под Тюмени; в 1623 г. они числились уже в Верхотурском уезде. Здесь они заняли территорию по левобережью верхнего и среднего течения р. Исети. Б. О. Долгих предполагает, что в Бачкырской волости (Бучкурской – по спискам И. Кириллова и П. И. Рычкова; Бускурской – по реестру 1737 г.), расположенной между Исетью и Пышмой, в районе течения р. Беляковки и озера Атяж, также жили сынрянцы…» [8, 239]. Первая посылка должна показать, что сынрян в начале XVII в. занимали территорию недалеко от Тюмени и лишь потом переселились к Исети. Вторая посылка приводит нас к тому, что сынрян на Исети занимали территорию Бачкырской (Пускурской, Бушкурской и пр.) волости. Совершенно непонятно, почему часть сынрян не могла жить в своей волости, а часть служить у Алея и прочих Кучумовичей, как это было у табынцев. Сынрянская волость, как показано выше, находилась на правом берегу Исети в ее верховьях и по рекам Уктус, Сысерть, Багаряк, Елганды, а не между Исетью и Пышмой. А Кучумовичи в литературе не зря получили «титул» «бродячих» царевичей – говорить о привязке их самих и их «подданных» к каким-то территориям, как к волостям, вряд ли возможно.
С Бачкырской, она же Бушкурская, волостью вообще непонятная история, она существовала еще в XVIII в., но о дальнейшей судьбе племени, давшего ей название, неизвестно. Население этой волости «повисает в воздухе», поскольку их дальнейшая судьба не обозначена ни в работе Р.Г. Кузеева, ни в монографии Н.А. Томилова. Причем сомневаться в том, что «бачкырцы» – это одно из тюркских племен, или родов оснований нет: ««… погромили бушкурцев на Устюше озере Бехтемирковы юрты да на Пышме Ямшибаевы юрты…» [11, 416]. Н.А. Томилов упоминает об этой волости, и из контекста бачкырцы оказываются башкирами [17, 33–34]. При этом в его работе, рассматривающей историю тюркских народов Западной Сибири, также не дается конкретной характеристики расположения волостей. Но контактный характер территории Южного Зауралья (Чусовая–Исеть–Пышма–Тобол и вплоть до Туры) отражен в ней довольно хорошо, хотя не совсем понятно, на каком основании скажем, терсяки или бачкырцы XVII в. однозначно отнесены к башкирам [17, 30–35, 186–187]. В целом для этих территорий Н.А. Томилов придерживается «политкорректной» позиции о разделенности в XVI–XVII вв. племен Приисетья на татарские и башкирские. В работах Д.М. Исхакова также наблюдается эта тенденция экстраполяции понятий сегодняшних на ситуацию периода пост-ордынских государств. При этом он четко проговаривает, что фактически от Поволжья до Прииртышья существовало пространство, на котором формировалось население, обладавшее сходными чертами и, в значительной степени, сходной историей формирования [4, 19–23]. Но применение современной этнонимии к ситуации того времени вряд ли оправдано [3; 4]. Идентичность в XVI–XVII вв., для большей части этого населения была связана с племенной (родовой) принадлежностью и ситуацией административного подчинения. Скажем терсяки XVI в. имели гораздо большую возможность влиться в формирующийся в рамках Сибирского ханства тюркский этнос (сыбыр). После падения Кучумова царства ситуация начала меняться. Большая свобода, которой пользовались башкиры, выгоды выплаты ясака на Уфу и подсудности только тамошнему суду, притянули часть терсяков в сферу формирования башкирского этноса. Восточная часть племени терсяк, очевидно вошла в состав туринско-тюменских татар. Говорить, что «башкиры рода терсяк» вошли в состав сибирских татар, либо, что «татары рода терсяк» вошли в состав башкир, на мой взгляд не совсем верно. Представители рода (племени) терсяк вошли в состав как башкир, так и сибирских татар – это не компромиссный вариант изложения истории, это, на мой взгляд, корректный вариант такого изложения. Очень характерна фраза из книги Н.А.Томилова: «Контакты и семейно-брачные связи между тюменскими татарами, с одной стороны, бачкирцами, терсяками и сырянцами, с другой, были в целом настолько широки, что три последних группы в XVII в. не выделялись из состава тюменских татар» [17, 33–34]. Иначе говоря, три этих рода тяготели к своим соседям и «соотечественникам» по Сибирскому ханству, что вполне естественно. Под тюменскими татарами подразумеваются, в данном случае, тюрки, платившие ясак на Тюмень – сынрян, терсяк и бачкыр естественным образом входили в это число, как бывшие подданные Сибирского ханства. А затем, как я писал выше, начался постепенный переход в «уфимские татары», что хорошо иллюстрирует один из документов 1648 г.: «сказывал де им ясашной татарин Денметько Терсяк, а прежде сего он ясак плачивал на Тюмень, а ныне де он платит ясак на Уфу…» [11, 613]. Вопрос: стал ли Денмет после перехода в Уфимское «ведомство» башкиром? И был ли он до этого татарином? Это вообще беда практически всех этноисториков, которые оперируют понятиями «татары» и «башкиры» для больших групп населения эпохи средневековья. Представляется, что для этого времени, применительно к тюркскому населению бассейнов Исети, Пышмы, Чусовой и возможно, даже Туры, корректнее говорить о «терсяк», «сынрян», «бушкур» («бачкыр»), «киныр» и т.д., а не о татарах и башкирах. Перефразируя классика марксизма-ленинизма: «Прежде чем объединять, надо решительно размежевать». А то недавно я услышал мнение о том, что представители шести башкирских племен участвовали в поднятии Темучина на белой кошме и долго ломал голову, с чего бы это вдруг возникла такая версия, а потом до меня дошло, что племена, которые через несколько веков вошли в состав башкир, уже будучи тюркоязычными, воспринимаются как башкирские изначально, еще с того времени, когда они были монголами… Воистину, полна чудес страна родная…
Еще один вопрос, который до сих пор не получил достаточного освещения: ясачная волость, это одна территория, или возможно «сочетание» двух-трех территорий, расположенных в разных местах, но причисляющихся к одной волости? Для выяснения этого необходимо анализировать архивные материалы в огромных количествах. Я не ставлю под сомнение ценность шежере как исторического источника, но архивные документы, на мой взгляд, обладают несомненным приоритетом. И тема, являющаяся продолжением вышеприведенного вопроса – как изменялись границы волостей, хотя бы на протяжении XVII–XVIII вв.? Проиллюстрирую непростую ситуацию как с собственно изменением границ, так и с историей изучения этих изменений на примере сальют.
Если исходить из Р.Г. Кузеева: «Уход катайцев и сальютов с Чусовой, с верховьев Исети и вообще с северных земель находится в тесной связи с двумя крупными событиями: с одной стороны, с активизацией русской политики по освоению Пермского края и Сибири…; с другой – с ослаблением и падением Сибирского ханства. <…> Массовый уход башкир с северных земель относился, однако, ко второй половине и даже к концу XVI в. <…> Первыми откочевали на юг сальюты. Они поселились к югу от Исети, локализуясь в бассейнах рек Синара и Теча. Катайцы вновь разделились. Основная их часть сдвинулась на юг, <…>. Другая часть катайцев вслед за сальютами направилась в Зауралье; там они в основном заселили междуречье Синары и Течи в их верхних течениях» [8, 237–238]. Еще: «…вплоть до конца XIX в. сальюты имели больше земель, чем соседние катайцы и даже табынцы» [7, 188]. Далее говорится о том, что сынрян, терсяк (терсют) и бикатин жили в качестве припущенников на землях сальют, как и значительная часть катай. Если мы посмотрим массив документов хотя бы первой половины XVIII в. – можно даже ограничиться опубликованными Н.С. Корепановым [6], то увидим, что все не так просто.
Границы Сальютской (Салжеутской, Челжеутской и пр.) волости описаны в документах разного времени. Самый ранний документ, известный мне и датированный 1672–1673 гг. (7181 г. от сотворения мира – фактически одновременный документу о границах Сынрянской волости, приведенному выше): «Вотчина-де у них у всех – Челжеуцкие волости в обще за Уралом-горою. А межа-де той вотчине: Сеняр-озеро, а с того озера на гору Моховую, а с той горы на устье речки Исеняк, а с тое речки до Котлунского устья и до вершины, а с той речки через Урал-гору к Уфимской стороне на вершину речки Уилги, а с той вершины на вершину ж речки Анагуль, а с той речки на вершину речки Чусовой, а с той вершины на вершину речки Шаханлы, а с той вершины на вершину ж речки Коган, а с той вершины на речку Елагач, а с той речки на речку Чекмарды, а с той речки на гору Чивулду, а с той горы на гору ж Навиердяк, а с той горы на речку Кавилгу, а с той речки на суходол Наенгарерчу, а с того суходолу на Уергын-камень, а с того камени на вершину речки Леуш, да по речке Левларды и сосняком, а с той речки через Урал-гору на степную сторону на речку Бултав, а с речки Бултава на речку Усман, а с той речки на речку Секирян, да с той речки на гору Елдамыш, а с той горы на речку Аремыль, а с той речки на вершину речки Сабаут, а с той речки на речку Каминши, а с той речки до Толбинского устья, а с того устья на Ик-речку, а с той речки на камень Кумю, а с того камня на речку Сяир, а с той речки на речку Лубасты с устья и до вершины, а с той речки на озеро Кунгур, а с того озера на болото Кулес, а с того болота на речку Сеняр [6, № 8]. В 1721 г.: «А межу своим вотчинам сказывают по сю сторону Чусовой-реки с Багарякского озера на Арамильскую вершину и ниже Курганской деревни» [6, № 2]. В 1724 г.: «По Чусовой-де реке и которые речки [в]пали во оную Чусовую – вотчина-де исстари их, Челжеутской, да Терсятской, да Сениренской волостей Башкирцев» [6, № 7]. Обратим внимание, что южная граница Салжеутской волости, указанная в приведенных цитатах, совпадает с северной границей Сынрянской волости, описанной в цитированном выше документе. То есть сказать, что сальюты ушли с Чусовой в XVI в. никак нельзя – они остаивают свои права на эти территории еще в XVIII в. Но в 1730-х гг. сальюты уже доказывают, что им принадлежит земля по Синаре и к югу от нее, оспаривая межевание, проведенное в пользу башкир Кушсинской волости [2, Л. 82]: «в тех писцовых книгах проронкою писца к той волости во владение прописаны по имянуемым тем урочищам по Синаре реке по мысу Бабак Карагаю, от Бабака по лугу по ту сторону Маяна до Течи реки, и по сю сторону Течи реки вверх по озеру Яланда и уловляя Табинское озеро по сю сторону по лугу Куры-Ялги по ту сторону речки Карабалки по край березнику по Тургакову логу даже до именуемого Нырлава камени и просили, чтоб вышеозначенные прописные по книгам урочища землю лесные угодья речки и озера повелено было описав и обмежевать во владение к помянутой Салюжской волости вотченников…» [2, Л. 128]. Кстати, кушсинцы, отмежевывая себе территорию, на земли за оз. Маян и за р. Течей не претендовали, называя их катайскими [2, Л. 82]. Межевание, проведенное летом 1745 г. определяло границу совместного владения Салжеутской и Терсятской волостей между реками Синара и Теча [2, Л. 266–270]. В действительности там же, ближе к р. Тече и не только, в XVIII в. располагались деревни, относившиеся как к Улу-Катайской, так и Бала-Катайской волости, в частности на оз. Кунашак (Итаяк) [6, № 43]. Фактически, территория, которая в XVIII в. была своего рода чересполосным владением (сынрян также отстаивали свои права на земли по р. Синаре), сегодня воспринимается как изначальная вотчина сальют, где остальные жили как припущенники.
Это лишь маленький и далеко не полный фрагмент развития ситуации в северо-восточной части территории формирования башкирского этноса, которая усугублялась занятием территорий русскими крестьянами, отводами под заводы и пр. Судить по нынешнему расселению и даже по шежере о реалиях XVII–XVIII вв. представляется очень проблематичным. Насколько можно судить, на оценку событий и отображение хода исторических процессов сильно влияет нынешнее преобладание сальют в северо-восточных районах Южного Зауралья. Очевидно, они были доминирующей группой среди башкир катайской группы уже в первой трети XVIII в., но для более раннего периода это далеко не так очевидно. Катай, как было показано выше, уже в первой половине XVII в. четко фиксируются на правобережье р. Исеть, выше впадения в нее р. Течи. Сынрян, очевидно, занимали частью как раз ту территорию, на которой, по мнению Р.Г. Кузеева, расселились в конце XVI в. сальют – по рр. Багаряк, Синара. Ну а терсяк, которых Р.Г. Кузеев охарактеризовал как «небольшое племя» и пытался проследить их передвижения с места на место [8, 241], судя по упоминаниям в документах XVII в. были расселены от верховьев р. Чусовой, включая среднее течение р. Пышмы, среднее течение р. Исеть, а их «вотчинные» промысловые угодья включали в себя верхнее течение р. Тобол вплоть до Юргамыша и Алабуги [6, № 7 – Л. 134; 11, 212, 213, 450, 613].
Представленные тезисы не являются попыткой решить проблемы, скорее, обозначить их, заострить. Несомненно, возможности для поиска ответов на поставленные вопросы есть, необходимо осознание важности этих ответов. Наше сегодняшнее состояние неведения об истории местного населения Южного Зауралья, периода начала русской колонизации, прискорбно. Надо просто продолжать собирать материал и понемногу восстанавливать картину. Но если мы будем исходить из ситуации некоей «этнической детерминированности» процессов, то вряд ли получится увидеть картину хотя бы мало-мальски такой какой она была. Мы будем смотреть «этнически окрашенные» полотна, где отсечено все, что не умещается в рамки концепций этногенеза имеющих место у различных родственных народов.

1. Вкладные книги Далматовского Успенского монастыря (последняя четверть XVII – начало XVIII в.): Сб. документов / Сост. И.Л. Манькова. – Свердловск: Уральское отделение АН СССР, 1992. – 246 с.
2. ГАСО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1092.
3. Исхаков Д.М. От средневековых татар к татарам Нового времени (этнологический взгляд на историю волго-уральских татар XV–XVII вв.). – Казань: Изд-во «Мастер лайн», 1998. – 276 с.
4. Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. – Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006. – 196 м.
5. Кондрашенков А.А. Крестьяне Зауралья в XVII–XVIII вв. Часть I: Заселение территории русскими / Отв. ред. Н.А. Лапин. – Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1966. – 176 с., с карт.
6. Корепанов Н.С. «Горная власть» и башкиры. – [Электронный ресурс] – http://book.uraic.ru/elib/Authors/korepanov/Sait3/111b2.html (Дата последнего обращения -- 29.03.2011).
7. Кузеев Р.Г., Бикбулатов Н.В., Шитова С.Н. Зауральские башкиры: Этнографический очерк быта и культуры конца XIX – начала XX в. // Археология и этнография Башкирии. Т. I. – Уфа, 1962. – С. 171–267.
8. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа: Этнический состав, история расселения / Отв. ред. Т.А. Жданко. – М.: Наука, 1974. – 570 с.
9. Материалы по истории Башкирской АССР / Отв. ред. А. Чулошников. – Часть I. – М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1936. – С. 153.
10. Менщиков В.В. Русская колонизация Зауралья в XVII–XVIII вв.: общее и особенное в региональном развитии: Монография / Науч. ред. В.В. Пундани. – Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2004. – С. 68–83.
11. Миллер Г.Ф. История Сибири / Ред. кол. Батьянова Е.П., Вайнштейн С.И. и др. – Том II. – Изд-е 2-е дополн. – М.: Вост. лит., 2000. – 796 с., карта.
12. Миллер Г.Ф. История Сибири / Ред. кол. Батьянова Е.П., Вайнштейн С.И. и др. – Т. III. – М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2005. – 598 с.: ил., карты.
13. Пестерев В.В. Организация населения в колонизируемом пространстве: Очерки истории колонизации Зауралья конца XVI – середины XVIII вв.: Монография / Науч. ред. В.В. Менщиков. – Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2005. – 237 с.
14. Плотников Г.С. Очерки истории бедствий Далматовскаго монастыря и частию края с 1644 по 1742 год / Чтения в Обществе истории и древностей российских / Генварь–март, кн. первая. – Москва: В университетской типографии, 1863. – Раздел V: Смесь, С. 72–114.
15. Пузанов В.Д. Военно-административная система России в Южном Зауралье (конец XVI – начало XIX вв.) / История Курганской области (Управление Южного Зауралья в досоветский период). Том 7 // Отв. ред. Н.Ф. Емельянов. – Курган: Курганское областное общество краеведов, 2002. – С. 7–212.
16. Пузанов В.Д. Военно-политические факторы колонизации Приисетья. – Шадринск: ПО «Исеть», 2001. – 42 с.
17. Томилов Н.А. Этническая история тюркоязычного населения Западно-Сибирской равнины конца XVI – начала XX в. – Новосибирск: Изд-во Новосиб ун-та, 1992. – 271 с.
18. Трепавлов В.В. История Ногайской орды. – М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2002. – 702 с.